— Итак, — произносит Брогеланд, едва заметно кивая ему. Хеннинг следует за ним подальше от людей.
— Что ты думаешь обо всем этом? — спрашивает полицейский.
— Что ты имеешь в виду?
— Что делается на этом свете? Цивилизация, какой мы ее знали, вот-вот разобьется в щепки.
— Не знаю, — отвечает Хеннинг.
— Я тоже. Е-мое, — говорит Брогеланд, качая головой. — Как ты думаешь, они когда-нибудь придут в себя?
— Нет.
— Я тоже так считаю.
— Как Анетте?
— Скоро будет в порядке.
— Вы отвезете ее в больницу?
— Думаю, не потребуется.
Они делают еще несколько шагов. Над ними быстро пролетают облака. Снова похолодало. Одежда уже отлипла от тела Хеннинга.
— Вы установили причину смерти Стефана? — спрашивает он. Они двигаются обратно к палатке. Брогеланд отрицательно мотает головой.
— Еще рано что-то утверждать, но все указывает на то, что это передозировка таблеток и алкоголя.
— Так что эта смерть больше не вызывает подозрений?
— Нет, вроде почти все нормально.
— Значит, вы не собираетесь быстро проводить комплекс анализов и исследований и все такое прочее?
— Не я решаю, но, думаю, изъятое из той квартиры будут исследовать в последнюю очередь, да.
— М-м-м.
Хеннинг осматривается. Оператор телеканала ТВ2 поднимает камеру на плечо. Журналист сверяется с записями в блокноте, после чего репетирует стенд-ап при выключенной камере.
— Немного странно, что Стефан разделся догола, да? — произносит Хеннинг, когда журналист заканчивает репетицию. Брогеланд снова поворачивается к нему.
— Хм?
— Как ты думаешь, почему Стефан был голым?
— Ну, я точно не знаю. Он разбирался в символах, это точно. Может, это был его способ сказать, что круг замкнулся.
— Рожден нагим, умираю нагим, так, что ли?
— Да.
Вполне вероятно, что Брогеланд прав.
— Но откуда Стефан узнал, что тем вечером Хенриэтте будет в палатке? Они когда-нибудь перезванивались?
— Не помню. Вроде бы нет.
— Тогда откуда он узнал?
Брогеланд в задумчивости останавливается.
— Может, они договорились при личной встрече, откуда мне знать.
— О чем? Стефан никак не был связан с ее фильмом.
— Нет, я не знаю. Понятия не имею. Каким-то образом узнал. Но теперь это нам уже никогда не выяснить.
Хеннинг молча кивает. Этот вопрос не дает ему покоя. Ему не нравятся мозаики, в которых не хватает кусочков. Поэтому он будет сидеть и смотреть на эти пустоты, не отрывая взгляда.
— Ну и денек у тебя выдался, — говорит Брогеланд, после того как они прошли несколько метров в случайном направлении.
— О чем ты?
— Это дело. Но ведь это твой стиль, да? Ты любишь солировать?
Хеннинг поднимает глаза на Брогеланда и думает, откуда взялся такой тон.
— Что у тебя на уме?
— Йерстад рассказал мне о нигерианках, — произносит Брогеланд, поворачиваясь к Хеннингу. Улыбка исчезла с его лица. — Йерстад рассказал о материале, который ты написал. Об интервью с преступником.
Хеннинг кивает, улыбаясь. Ох уж этот Йерстад.
— А Йерстад рассказал тебе всю историю?
Он медлит, чтобы посмотреть на реакцию Брогеланда. Тот невозмутим.
— Он тебе сказал, что я взял интервью и предоставил тому парню возможность высказаться публично при одном условии?
Наступает неестественная пауза.
— И при каком же?
— Что он прекратит убивать нигерианских женщин и вообще прекратит убивать. Потому что полагать, что полиция в состоянии уничтожить проституцию на улицах Осло, — это утопия. Это то же самое, что просить детей не есть сладости по субботам. Ведь недаром профессию, о которой идет речь, называют древнейшей. Йерстад сказал, скольких женщин убил этот парень после интервью?
Брогеланд не отвечает.
— Нет, вот именно. И я никак не мог сдать его полиции, потому что никогда с ним не встречался. Мы два раза разговаривали по телефону, и оба раза он звонил мне. Я не задавался целью отследить, откуда он звонит, потому что был уверен, что эта информация никуда меня не приведет. Ну а пару месяцев спустя его поймали. Попался на чем-то другом.
Хеннинг живо представляет себе Арильда Йерстада, вспоминает, как они ссорились, очевидную антипатию и недовольство в его глазах. Даже невзирая на то, что я полон предрассудков, думает Хеннинг, по сравнению с Йерстадом я дитя малое.
— Хорошо, я…
— Да наплевать.
— Но я…
— Йерстад не любит журналистов, Бьярне, и я почти уверен, что меня он любит меньше всех. Так сложилось.
— Нет, но я…
— Оставь. Это неважно.
Брогеланд стоит, не отводя от него взгляда. Потом молча кивает.
Когда час спустя Хеннинг заходит в редакцию, он сразу замечает, что атмосфера изменилась. Да, сегодня пятница, а пятницам присуще особое настроение, но сейчас здесь и кофе, и коньяк, и крем-брюле. Он видит это по улыбкам, слышит в искреннем смехе, отмечает по расслабленной походке женщины, поднимающейся по лестнице.
Хеннинг выходит из узкого коридора и поворачивает в кухню, где стоит кофеварка, что интересно — в полном одиночестве. Времени — чуть больше трех. В офисе все еще полно народу. Коре Йельтланд, как обычно, висит на одном из журналистов.
— Хеннинг! — кричит он, когда их глаза встречаются. Затем Коре что-то говорит дежурному редактору и бежит в кухню. Хеннинг делает шаг назад, чтобы не оказаться в раковине. За спиной Коре проходит Хейди. Она смотрит на них, но не подходит.
— Ты читал материал Ивера? — рычит Коре.