— Ты хорошо ее знала? — спрашивает он, впервые обращаясь к ней напрямую. Он видит, что она едва заметно кивает.
— Училась с ней в одной группе?
Девушка поднимает на него глаза. Он ждет, когда она, увидев его лицо, сделает шаг назад, но этого не происходит. Она просто отвечает:
— Да.
Он ждет некоторое время. Видит, что девушка не готова к разговору. Но она не плачет.
— Ты Анетте? — спрашивает Хеннинг. Она пугается.
— Я вас з-знаю?
— Нет.
Он ждет еще немного, чтобы дать ей несколько секунд на обдумывание сложившейся ситуации. Он хочет не отпугнуть ее, а заинтересовать. Хеннинг замечает, что девушка его разглядывает.
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
В голосе звучит тревога. Он поворачивается к ней. Только теперь Хеннинг предстает перед ней весь, со всеми шрамами. Но кажется, что она ничего этого не видит. Он решает выложить все карты на стол, прежде чем в ней укоренится страх.
— Меня зовут Хеннинг Юль.
В ее лице ничего не меняется.
— Я работаю в «123новости».
Маска любопытства исчезает с ее лица, причем довольно быстро.
— Можно задать тебе несколько вопросов? Никакого копания, любопытства, бесчувственности. Просто несколько вопросов о Хенриэтте?
Апатичный взгляд, которым она рассматривала догорающие свечи, исчез.
— Откуда вы знаете, кто я? — повторяет она, складывая руки на груди.
— Я догадался.
Она смотрит на него, начиная испытывать раздражение.
— Значит, вы догадались, что из сотни людей, стоящих здесь, именно я — Анетте?
— Да.
Она фыркает.
— Мне нечего рассказать вам.
— Всего пара вопросов, и я уйду.
— У вас, журналистов, всегда так: пара вопросов, а заканчивается все парой сотен.
— Тогда один. Если ты сможешь ответить мне всего на один вопрос, я уйду. Хорошо?
Он долго не отводит от нее пристального взгляда. Она не отвечает ему, потом быстро поднимает плечи вверх и опускает их. Хеннинг пробует улыбнуться, но понимает, что весь его шарм, который обычно безотказно действовал на всех интервьюируемых, для нее ничего не значит. Девушка делает движение головой и вздыхает. Хеннинг расценивает это как положительный ответ и говорит:
— Что за работу начала Хенриэтте, а ты собираешься продолжить?
Она смотрит на него.
— Это ваш вопрос?
— Да.
— Не «что ты будешь вспоминать о Хенриэтте» или «что такого ты можешь рассказать о Хенриэтте, отчего мои читатели прослезятся»? Никакой такой фигни?
Голос ее меняется, сейчас она говорит как уставший ребенок. Он отрицательно качает головой. Она фыркает и смотрит ему в глаза. Бурит его взглядом.
Потом мотает головой, разворачивается и уходит.
Отлично, Хеннинг, думает он. Прекрасная работа.
И еще он думает, что только что от него ушел, возможно, единственный интересный человек из всей этой толпы плакальщиков. Она не была красавицей в классическом смысле. Ему кажется, что она не из тех, кто сидит за первой партой и становится в первый ряд для групповой фотографии. Он представляет ее стоящей перед зеркалом, расстроенно вздыхающей, представляет, как она отдается мальчикам в очках поздней ночью и возвращается домой под утро.
Но, Анетте, говорит Хеннинг сам себе. Ты очень интересная девушка. Ему хочется прокричать это ей вслед.
И вдруг до Хеннинга доходит, что именно он заметил в ее глазах. Он просматривает снимки в фотоаппарате, в то время как она скрывается за углом. Он доходит до одного из первых снимков и смотрит на ее глаза. И понимает, что прав.
Черт возьми, говорит он себе. Хеннинг узнает это чувство: он понял или обнаружил нечто, что может оказаться крайне важным. Увеличивая ее лицо и изучая его снова, он не может перестать размышлять о том, чего же боится Анетте.
— От него смердит виной.
Бьярне Брогеланд не развивает эту мысль. Он смотрит на руководителя следственной группы Арильда Йерстада, сидящего на другом конце стола в комнате для совещаний и листающего распечатку протокола допроса. Он не делает ни одобрительных, ни недовольных жестов. Элла Сандланд сидит с короткой стороны стола. Она нагибается вперед, опираясь на столешницу. Руки ее сплетены.
Два других следователя, Фредрик Станг и Эмиль Хаген, тоже здесь, вместе с инспектором полиции Пиа Неклебю. Она несет формальную ответственность за ход следствия, хотя всегда делает это в тесном сотрудничестве с Йерстадом. Все смотрят на Йерстада и ждут, когда он что-нибудь скажет. Как обычно, пребывая в глубокой задумчивости, он перебирает бороду большим и указательным пальцами.
— У него проблемы с изложением своих мыслей, это очевидно, — произносит Йерстад низким ворчливым голосом. — Но все же… Йерстад откладывает бумаги в сторону. Он снимает очки, кладет их на стол и трет руками лицо, после чего переводит взгляд на Брогеланда.
— Тебе надо было продолжить допрос, когда он наконец сказал, что невиновен.
— Но…
— Я понимаю, почему ты остановился. Ты хотел дать ему возможность хорошенько поразмыслить. Но сейчас, читая протокол, я вижу, что он был готов говорить. Он бы рассказал нам много интересного, если бы ты дал ему немного времени.
— Ну, этого мы не знаем, — отвечает Брогеланд.
— Ты куда-то спешил?
— Спешил?
Брогеланд чувствует, что лицо его заливается краской. Йерстад не отводит от него глаз.
— В следующий раз дай ему немного больше времени.
Брогеланд съеживается на стуле. Он хочет вступить в дискуссию, но не желает делать этого в присутствии остальных, не желает рисковать быть униженным еще больше.