— Четыре предложения о настроении, две цитаты скорбящих, и у нас уже была бы статья, которую осталось бы только дополнить фотографиями и новыми цитатами. А теперь мы бе-е-е-е-е-езнадежно в хвосте!
У него появляется желание сказать, что «безнадежно в хвосте» не говорят, что есть выражение «плестись в хвосте» и есть выражение «безнадежно отставать», но он не отвечает ничего. Хейди делает глубокий вдох, после чего резко выдыхает в трубку.
— По какой такой причине люди захотят прочитать эту душещипательную историю у нас, если они уже прочитали ее в других газетах?
— Потому что моя история лучше.
— Кхе. Надеюсь. А в следующий раз звони и передавай репортажи.
Хеннинг не успевает ответить, потому что Хейди уже положила трубку. Он с ненавистью смотрит на свой телефон и фыркает. И без всякой спешки идет домой.
Войдя в квартиру, он меняет батарейки в дымоуловителях, после чего усаживается на диван и начинает писать. По дороге домой он размышлял о том, как повернет это дело. Статья не отнимет у него много времени. Возможно, он сегодня вечером успеет доехать до арены «Дэлененга» и посмотреть последнюю тренировку.
Больше всего времени займет импорт фотографий и их обработка перед отправкой в редакцию. Потому что Хеннинг не позволит редакции испортить свои снимки.
Лет шесть-семь назад, точно он не помнит, в районе Грурюд была жестоко убита женщина. Ее нашли в контейнере. Он сделал сотни фотографий и отправил их дежурному в редакции «Афтенпостен» необработанными и необрезанными, потому что старушка-газета должна была отправиться в печать ранним утром. Он дал четкие указания относительно того, какие фотографии можно использовать, а какие нет, во всяком случае нельзя использовать без разрешения родственников. Некоторые из них были сделаны в зоне, оцепленной полицией. Он распорядился также, чтобы дежурный непременно связался с ним, перед тем как отправить полосу в печать.
За весь вечер ему так никто и не позвонил, сам же он не решился поторопить коллег, и на следующий день газета вышла с неверными иллюстрациями и неправильными подписями к ним. Ему пришлось поджать хвост. Хеннинг попытался принести извинения родственникам, но они не захотели с ним разговаривать. «Скажите спасибо дежурному редактору», — сказали они саркастически.
Но журналисты такие же, как и представители других профессий. Прежде чем не обожгутся несколько раз, не научатся. Когда один из его приятелей начал заниматься в медицинском институте, студентов сразу предупредили, что невозможно стать хорошим врачом, не заполнив своими пациентами целое кладбище. Человек учится, приобретая опыт, подстраивается, осваивает новые знания, овладевает новыми технологиями, снова подстраивается, изучает коллег и знания, которыми они обладают, подстраивается под них. Это бесконечный процесс.
Хеннинг запускает «Фотошоп» и загружает фотографии. Горе, пластик и снова ненастоящее горе. И Анетте. Он дважды кликает на ее снимки. Даже на его 15,6-дюймовом мониторе отчетливо видны все детали. Когда он быстро просматривает кадры один за другим, все проясняется. Анетте озирается, будто за ней следят, но все равно улучает момент побыть немного с Хенриэтте. Все это заняло несколько секунд, но запечатлелось на его фотоаппарате.
Анетте, думает он. Чего же ты боишься?
Работа над статьей и отправка ее в редакцию заняли больше времени, чем он думал. Предложения выстраиваются не так легко, как он ожидал. Но Хеннинг думает о том, что даже старый и ржавый поезд в состоянии передвигаться по новым рельсам. И он надеется, что Хейди сидит дома и кипит от ярости из-за того, что он работает так медленно.
Он смотрит на часы. Полдевятого. Теперь уже поздно ехать на спортивную арену.
Хеннинг вздыхает и откидывается на диван. Надо бы мне заехать к маме, думает он. А то не был у нее несколько дней. Она наверняка обижается. Думая об этом, он не может припомнить, когда в последний раз видел ее не обиженной.
Кристине Юль обитает в обычной двухкомнатной квартире на улице Хельгесенс. Она уже четыре года живет в доме из тех, что поначалу ценятся очень высоко, но со временем падают в цене. Таких домов много в районе Грюнерлекка.
До этого она жила в районе Клефта, где рос Хеннинг, но оттуда стало очень далеко добираться до него и до Трине. Она хотела жить поближе к своим детям, но только для того, чтобы они могли заботиться о ней. Мама вложила почти все, что имела, в квартиру, полностью лишенную индивидуальности: на стенах нет ничего, это просто белые чистые поверхности, и они начали сереть от дыма, которым она каждый день наполняет квартиру. Но мама обижается не из-за этого.
Кристине Юль выпала судьба, которой, по мнению Хеннинга, она была абсолютно довольна вплоть до смерти мужа. Хорошая работа сиделки, по всем признакам счастливый брак, по всем признакам здоровые и успешные дети, не слишком много друзей, но те, кто с ней дружил, высоко ее ценили, а ей нравилось посещать как занятия хора, так и винный клуб. Но после внезапной кончины Якоба Юля она расклеилась. За одну ночь.
Несмотря на то что, когда это произошло, Хеннинг и Трине были еще подростками, они быстро поняли, что им придется справляться самим. Им надо было самим ходить в магазин, готовить еду, подстригать газон, обрезать кусты, стирать одежду, убирать дом, следить за тем, чтобы не опоздать на футбольные тренировки и матчи, в школу, на дачу на каникулах. А если им было что-то непонятно в школе, приходилось обращаться к соседу. Или оставлять вопрос без ответа.