Мнимая смерть - Страница 49

Еще немного, и Хеннинг захочет сам поступить в этот колледж, но он быстро возвращается к реальности.

— То есть, иными словами, здесь не существует зависти?

— Мне, во всяком случае, о ней ничего не известно. Мы, преподаватели, осведомлены не обо всем, — произносит он со смехом. И вдруг до Фолдвика доходит, о чем его на самом деле спросил Хеннинг.

— Вы думаете, это может быть как-то связано с убийством? — спрашивает он. — Зависть?

— В настоящий момент я ни о чем не думаю.

Сказал это в точности как полицейский, думает Хеннинг. Опять.

— Но разве ее молодого человека уже не арестовали за убийство?

— Его только подозревают.

— Да, но ведь это он сделал? Кто же еще?

У Хеннинга появляется желание сказать: «А как вы думаете, почему я здесь?», но он сдерживается. Ему хочется, чтобы разговор оставался приятным как можно дольше. Но он отмечает, что Фолдвик занял оборонительную позицию.

— Я, конечно, не исключаю, что среди студентов могут быть трения, но это нормально в творческих коллективах, где существуют разные видения одного и того же проекта.

— У вас есть студенты с более острыми локтями, чем другие?

— Нет, я бы так не сказал.

— Вы бы не сказали или вы не знаете?

— Я не знаю. И я не уверен, что сказал бы вам об этом, если бы знал.

Хеннинг улыбается про себя. Он не позволяет себе подвергнуться воздействию менее приятного тона, который приобрел их диалог за последнюю минуту.

— Одна кинокомпания купила опцион на написанный Хенриэтте сценарий, это так?

— Да, это так.

— А какая компания?

— Они называются «Коррект КиноКомпания». Хорошая компания. Серьезная.

Хеннинг отмечает и это.

— Часто ли студентам удается продать свои сценарии серьезным компаниям задолго до завершения образования?

— Это происходит постоянно. У нас полно отчаянных кинокомпаний, которые постоянно ищут новые интересные идеи. Но, честно говоря, многие из проданных сценариев были плохими.

— Значит, многие приходят учиться профессиональной деятельности, одновременно пытаясь ею заниматься?

— Совершенно верно. И я не погрешу против истины, если скажу, что довольно многие наши студенты полагают, что на самом деле им незачем сюда ходить, им надо жить в реальном мире и снимать фильмы, продюсировать, писать.

— Люди с огромным эго.

— Амбициозным людям это присуще. Но странно, что зачастую именно самые способные обладают самым большим эго.

Хеннинг кивает. Возникает пауза. Внимание Хеннинга привлекает висящая в рамке на стене статья из газеты «Дагсависен» с фотографией юноши. Наверняка это сын Фолдвика, думает он. Тот же рот, тот же нос. Подросток. Статья озаглавлена «Код да Винчи — лайт». В ней рассказывается, что Стефан Фолдвик некоторое время назад выиграл конкурс на лучший сценарий.

— Интерес к кино не чужд всей вашей семье, как я погляжу, — произносит Хеннинг, указывая на статью. Он часто прибегает к этому приему во время интервью: начинает говорить на совершенно другую тему, лучше всего о личной жизни, если замечает в помещении какой-то предмет, привлекающий внимание. Трудно сделать хорошее интервью, все время разговаривая о делах. Это возможно, но беседовать проще, когда пробьешь брешь в закрытости интервьюируемого, найдешь предмет, о котором ему легко говорить, с которым он себя ассоциирует. Причем упоминать в таком разговоре о деталях собственной жизни — ошибка, потому что беседа моментально превратится в болтовню. Задача журналиста заключается в том, чтобы заставить собеседника забыть о том, что он дает интервью. Очень часто наиболее важные вещи человек высказывает тогда, когда не думает о каждом произнесенном слове.

И он надеется, что именно это сейчас произойдет с Фолдвиком. Тот смотрит на газетную статью и улыбается.

— Да, это так. Стефан победил в конкурсе, когда ему было шестнадцать.

— Ух ты!

— Да, у него сносный талант.

— Почти как у Хенриэтте Хагерюп?

Фолдвик задумывается.

— Нет, Хенриэтте была более талантлива. По крайней мере так мне сейчас кажется.

— Что вы имеете в виду?

Фолдвику становится неуютно.

— Нет, Стефану в последнее время не слишком хочется писать. Ну, вы понимаете. Подростки.

— Девочки, пиво и выпускной.

— Вот-вот. Я его совсем редко вижу. У вас есть дети?

Вопрос выводит Хеннинга из равновесия. Потому что дети у него и есть и нет. И он никогда не задумывался над тем, что ему надо отвечать на этот вопрос, никогда не задумывался над этим, хотя знал, что этот вопрос ему рано или поздно зададут.

И он дает самый простой ответ.

— Нет.

Но, когда он произносит это слово, сердце его сжимается.

— Иногда они доставляют кучу хлопот.

— М-м-м.

Взгляд Хеннинга останавливается на фотографии размером 4×6 на столе Фолдвика, тоже заключенной в рамочку. На ней изображена женщина. Длинные черные волосы с легкой сединой. Ей за сорок. Жена Фолдвика.

И вот теперь Хеннинг вспоминает, откуда он знает Фолдвика.

Жену Ингве Фолдвика зовут Ингвиль. Хеннинг все вспомнил. Ингвиль Фолдвик несколько лет назад была жестоко изнасилована недалеко от Кубинского моста. Он знает, поскольку писал о судебных слушаниях по этому делу. Ингве Фолдвик каждый день приходил в зал суда и слышал обо всех ужасающих деталях этого преступления.

Хеннинг помнит, как Ингвиль Фолдвик сидела на свидетельском месте, как ее трясло, как она получила метку на всю жизнь от мужчины, который избил ее и изнасиловал. Если бы не добрый человек, выгуливавший тем вечером свою собаку, ее бы точно убили. Ее и так неплохо порезали ножом. В разных местах. Преступника посадили на пять лет. А Ингвиль будет доживать свою жизнь. И Хеннинг видит, что раны ее еще не зажили. Кошмары. А может, и крики.